Речь Ковалева слушали в полной тишине. Даже Мария, до этого делавшая вид, что ей безразлично его мнение, заинтересовалась. Ковалев помолчал немного и продолжил:

— Как ваш лидер, я призываю вас быть объективными. Как ваш лидер, я должен подать пример. Мы не должны повторять ошибок нашего общества, даже если многим и кажется, что оно было совершенным. Очевидно, что это не так. Если есть люди, которых не услышали, которым не дали высказаться, то это уже не самое справедливое общество. Предлагаю принять это во внимание и в дальнейшем учитывать все мнения. Именно поэтому я выношу на голосование вопрос о дальнейшей нашей тактике.

Сильная речь. Я был очень доволен Егором. Он сделал все как нельзя лучше. Осталось лишь надеяться, что мой план сработает.

Ковалев тем временем продолжал:

— Кто за то, чтобы в первую очередь организовать экспедицию к погибшим шаттлам? Поднимите руки.

Егор первым поднял руку. За ним повторили Чак Ноллан и Сергей Козырев.

— Трое. Кто за полет в Заполярье?

Руки подняли Мария и оба пилота — Саша Репей и Коля Болотов.

— Трое, — подвел итог Егор и перевел взгляд на нашего геолога, до этого времени хранившего молчание.

Странно, но обычно словоохотливый старик после всего, что произошло на «Ермаке» за последние часы, словно отрешился от мира. Его будто и не было на борту, когда мы обсуждали столь щекотливые вопросы. Доктор Боровский даже вздрогнул, когда Ковалев вслух произнес его имя:

— Леонид Захарович?

Геолог поморщился, словно от кислого, но все же встал и произнес:

— Мне было бы неловко озвучивать свое скромное мнение прежде старшего по званию.

Доктор Боровский посмотрел на меня, намекая на то, что мой голос так и не прозвучал. На это у меня был свой аргумент.

— Господа, — встал я со своего места, — я намеренно не голосовал в первых турах, поскольку понимаю, что нас на «Ермаке» четное количество. Решение нужно принимать сегодня, и на прения нет времени, поскольку каждый час промедления может стоить нашему потенциальному источнику информации жизни. Как, собственно и промедление в вопросе поиска останков наших товарищей. С каждым часом снежный покров на месте крушения увеличивается, а наши шансы найти там что-либо уменьшаются. Именно поэтому мы с товарищем майором, как старшие по званию, приняли решение о моем нейтралитете в данном вопросе. Я могу озвучить свое мнение, но мой голос не будет учтен. И чтобы не влиять своим решением на ход голосования, делать я это буду последним.

Наш геолог немного порозовел. Если до этого момента его и тревожила какая-то мысль, то сейчас он наконец определился с решением.

— Я хочу принять сторону Марии, — неожиданно для многих произнес он негромко.

— Что? — удивились наши десантники. Мария тоже в изумлении посмотрела на геолога.

— Я объясню, господа, — постарался успокоить всех присутствующих доктор Боровский. — Я давно живу на этом свете. И с уверенностью могу сказать лишь одно — если и есть во вселенной то, ради чего действительно стоит рисковать, то это не власть или привилегии. Это даже не сама жизнь или возможность продления ее сроков. То, ради чего действительно стоит идти на риск, не поддается взвешиванию или анализу.

Доктор Боровский посмотрел на Ковалева:

— Товарищ майор, вот вы говорите, что не можете принять мотив «любви» в качестве основной причины поступков Марии. А я, пожалуй, с вами не соглашусь. Именно потому, что прожил гораздо дольше и видел куда больше вашего. Я тоже любил. И тоже терял близкого мне человека. Я сотни раз видел, как ради или даже во имя этого странного чувства люди поступали иррационально. Совершали нелогичные поступки, граничащие с безумием. Но по прошествии многих лет мне стало совершенно ясно одно — рисковать стоит только из-за любви! И сейчас, глядя на то, как горят глаза у этой юной девочки при одной только мысли о том, что она может вновь увидеть любимого человека, я не могу лишить ее этого счастья. Я понимаю, что сделал не самый популярный выбор, но, раз уж товарищ полковник занял нейтральную позицию, я рискну воспользоваться своим положением.

При этих словах доктор несколько смутился, резко замолчал и сел на свое место, потупив взгляд. Все уставились на меня, и я не стал мучить собравшихся. Как и обещал, я высказал свое мнение, на результат голосования уже не влиявшее:

— Я бы голосовал за шаттлы, если вам интересно.

Ковалев встал и, опережая недовольные возгласы своих десантников, отдал короткий приказ:

— Репей, Болотов, рассчитайте курс на координаты, которые вам укажет майор Веровая.

— Есть! — с готовностью ответили пилоты хором и бросились в кабину.

— Сразу после заправки мы вылетаем, — сообщил остальным Егор.

Мария тем временем не спускала с нас глаз. В ее глазах читался не один десяток вопросов. Она не могла понять, шутка ли все происходящее вокруг. Взаправду ли мы сейчас голосовали? И если да, то где здесь подвох? Я подошел к девушке и примирительно протянул ей руку:

— Не ищите подвоха, Мария. Мы не враги друг другу. Моя обличительная речь, равно как и ваше признание, ни на что не влияют в этом мире. Все сложилось так, как уже сложилось. Мы не собираемся искать козлов отпущения и наказывать вас только ради принципа неотвратимости наказания. Иногда следует поступиться принципами для пользы дела. А дел у нас на несколько десятилетий вперед — невпроворот. Каждые компетентные руки на счету, каждая светлая голова. Так что не держите на меня зла, мы летим спасать вашего Коса.

Мария, словно не веря своим глазам, робко протянула мне свою руку, и мы скрепили наш мир крепким рукопожатием.

— Ну, вот и отлично, — обрадовался доктор Боровский, будучи свидетелем примирения. — Не люблю я, когда дрязги вокруг.

Следующие несколько часов все провели в томительном ожидании. Мы перегнали «Ермак» поближе к выходу из «объекта» и подключили его топливную систему напрямую к НПЗ. До завершения перегонки топлива было около четырех часов, а потому Ковалев всех, кто не был задействован в заправке челнока, отправил спать. Я тоже прилег и вскоре уснул, словно младенец. Сильнейшее нервное напряжение последних часов выжало меня как лимон, и я не смог отказать себе в удовольствии отдохнуть.

Я не смог понять, сколько именно я проспал, но помню, что проснулся от того, что на креслах передо мной разгорался интересный диспут. Я открыл глаза и услышал ровный гул двигателей. Оказывается, я проспал гораздо больше времени, чем планировал, — мы уже летели к цели. Беседовали, как ни странно, Ковалев, Мария и доктор Боровский.

—…однозначно, вы правы, — убеждал Ковалев то ли геолога, то ли Марию, — эти существа на «объекте» абсолютно ни в чем не повинны. Они жертвы чудовищного эксперимента. Но и вы поймите: к ним нельзя относиться, как к людям. Это малоприспособленные к нынешним реалиям создания, практически ничем не отличающиеся от диких животных.

— Мы не знаем этого наверняка! — воскликнула Мария. — Все, что мы о них знаем, это то, что их бросили на произвол судьбы.

— Соглашусь с Марией, — вмешался голос доктора Боровского. — Мы не можем вешать на них клеймо дикарей только потому, что они пытались сожрать наших друзей.

— А на кого же тогда вообще можно вешать это клеймо, если не на тех, кто не отличает добро от зла? — удивился Ковалев. — Хотите сказать, нападет на вас стайка этих детишек, а вы и защищаться не будете?

— Дело не в этом, — парировал геолог. — Я не говорю, что не буду защищаться, если меня попытаются съесть. Я говорю, что мы наделены интеллектом, чтобы не попадать в подобную ситуацию. А детишек этих нужно изучать. Искать возможности их социализации в этом мире.

— Да! Именно! — встала на сторону геолога Мария.

Ковалев лишь руками развел, но тут я пришел на выручку своему другу:

— Думаю, этот спор не имеет никакого смысла, — вмешался я в разговор.

— Почему же? — хором спросили Мария и доктор Боровский.

— Потому что у нас просто напросто нет статистической выборки для изучения. Мы судим об этих существах (уж простите, язык не поворачивается назвать их людьми) лишь по первому эпизоду общения с ними.