— Герман, миленький, беги! Беги в лес! Дрона надолго не хватит.
Почему-то ее голос вкупе с сюрреалистичной картиной боя подействовал. Я сжал кулаки, вновь обретая способность двигаться, и сделал пару неуверенных шагов назад. К сожалению, медведь каким-то образом заметил это движение и отвлекся на меня, тут же получив за свою наблюдательность порцию горячих плазменных зарядов по глазам. Но на этот раз отвлекаться на железную и явно не удовлетворяющую его аппетитам птицу медведь не стал. Издав глухой рык, он ринулся прямиком ко мне.
В кровь ударил адреналин. Я бросился к лесу, на ходу отбрасывая манипулятором крупные ветки себе за спину, надеясь хоть как-то затормозить приближающегося зверя. ИКАС, повинуясь приказам Ковалева, завис между мной и моей смертью и непрерывно выплевывал в голову медведя плазменные заряды, стараясь поразить глаза хищника. Медведь замедлился, постоянно пригибаясь к земле и пряча глаза, но от своей затеи сожрать еще и меня не отказался. Постепенно он продирался сквозь завесу плазменного огня ко мне. Я же успел углубиться в лес не более чем на десять метров. Тайга не оставляла мне никаких шансов. Снег стоял по пояс — вязкий, рыхлый от мороза. Бурелом не позволял двигаться напрямую, постоянно ломая траекторию моего движения. Медведь же пер напролом, ломая стволы вековых сосен, словно спички. Боясь оглянуться, я отчаянно прорывался вглубь чащи и уже чувствовал спиной тяжелое дыхание хищника. ИКАС, все это время парящий на недосягаемой для медведя высоте, вдруг нырнул вниз. Это я понял по изменившемуся звуку стрельбы. Видимо, зверь уже вплотную приблизился ко мне, и Ковалеву пришлось таким образом ставить свирепеющему хищнику преграду. Я уже не разбирал дороги, а просто прорывался, куда глядят глаза. Животный страх скручивал и выжимал мои внутренности. Вдруг я услышал металлический лязг. Обернувшись на мгновение, я увидел, как огромная лапа белого медведя вдавила тридцатисантиметровый дрон в землю, не давая ему даже пошевелиться. ИКАС все еще сопротивлялся, обжигая лапу хищника последними порциями плазменных выстрелов.
— Герман! — раздался в шлеме голос Ковалева, — по моей команде прыгай лицом в сугроб и не двигайся.
Я не понял, зачем нужен этот маневр. Где-то в уголке памяти всплыла глупая информация о том, что при нападении медведя можно упасть и притвориться мертвым. Мол, медведи не едят падаль. Но, судя по нашему экземпляру, такой фокус с ним явно не пройдет. Зверь был уже изрядно потрепан дроном, и надеяться на его брезгливость не приходилось. Я из последних сил вгрызался в бурелом, когда сопротивление ИКАСа наконец стихло. Лишь слышно было, как ломает позади ветки моя неминуемая смерть.
— Ложись! — послышалось у меня в голове.
И я подчинился этому приказу. Буквально нырнув в ближайший сугроб, я постарался прикрыть руками голову, но шлем от скафандра был слишком громоздким, а потому со стороны, вероятно, это выглядело так, будто я затыкаю руками уши. Раздался оглушительный хлопок, и только тут я понял, что именно провернул Ковалев. Он позволил огромному полярному медведю проглотить дрон, а затем подорвал его. Позади меня тяжело упала огромная туша.
В голове звенело так, словно я со всего размаху ударился о колокол. Еще с минуту я ничего не слышал и не видел, но чувство страха все же пересилило. Я медленно поднялся и взглянул на поверженного противника. Медведь лежал на спине, разорванная пасть его сильно кровила, но он все еще был жив. Его тяжелое хриплое дыхание разносилось по округе. Из развороченной пасти при каждом выдохе фонтанировала кровь.
— Ха-ха! — торжествующе кричал в эфире Ковалев. — Как я его⁈ Видели?
— Егор, — еле сдерживая тошноту, сказал я, — он еще жив.
— Как? — не понял Ковалев. — Поле такого взрыва он не может…
— Еще как может, — ответил я и направил на медведя съехавший набок шлем.
Вдруг, словно в подтверждение моих слов, зверь издал шипящий звук, будто пытаясь позвать кого-то. Взрывом повредило и шею гиганта, так что у него получилось лишь сухое шипение вперемежку с бульканьем крови. Из горла тоже начал выходить воздух, пузырясь и разбрызгиваясь на кипельно-белом снегу.
— Вы его лишь оглушили. Ранили сильно, — тяжело дыша, прокомментировал я, обходя белого медведя кругом. — Он, конечно, не жилец теперь, питаться с такой мордой он уже не сможет, но издыхать в данный момент он явно не собирается.
— Убирайся оттуда, Герман, — скомандовал Ковалев. — Возвращайся на полянку, за тобой уже летит Чак.
— Что с Филиппом? — с робкой надеждой в голосе спросила Мария. Я опустил взгляд на трясущиеся от прилива адреналина руки, словно пытаясь разглядеть на них кровь своего напарника.
— Его больше нет, — сглатывая ком в горле, ответил я.
Я почти добрался до замерзшего озера. Возвращаться было еще сложнее, чем убегать. И это при том, что назад я шел по своим же следам, по расчищенной медведем просеке. Откуда только силы были через такой бурелом продираться, ума не приложу. Но лишь только я вывалился на открытое пространство, как тихий шепот у меня в голове скомандовал:
— Назад!
Увлеченный обратной дорогой через непролазный лес, я совсем позабыл об осторожности и даже не взглянул на озеро. Ребята при помощи моей камеры первыми увидели еще двух медведей, которые крутились возле моей авиетки, обнюхивая ее. Эти экземпляры были поменьше, один даже раза в два меньше того громилы, что гнался за мной. Но сути дела такая поблажка не меняла. Это все еще были огромные по человеческим меркам, голодные хищники. Возможно, самка с детенышем.
Недолго думая, я завалился на спину и, перекувыркнувшись через голову, вновь оказался в лесу, укрытый сугробом и сушняком.
— Замри, — скомандовал голос Ковалева. Я замер. — Герман, у тебя на левой руке есть зеркало. Медленно подними руку и оцени обстановку.
Я вспомнил, что портативным зеркалом оснащены все стандартные скафандры. Нужно было лишь оторвать клапан, укрывающий его. Но это и было самым сложным. Клапан-липучка на морозе издавал слишком много шума, но я все же рискнул и медленно, сантиметр за сантиметром, открыл его. Показалось слегка заиндевевшее стекло зеркала. Я выждал еще немного и, набравшись мужества, поднял вверх руку. Поймав отражение, я увидел, что медведей явно заинтересовали события, еще недавно происходившие на льду. Они с интересом изучали мою авиетку, место, где сожрали недавно волка, и место, где погиб Филипп. Затем они начали медленно обнюхивать и мои следы, уходящие в сторону леса. Сомнений не было — эта парочка вот-вот учует меня и бросится в погоню. Что ж, так просто я им сдаваться не собирался. Я понимал, что Чак не успеет добраться до меня вовремя, слишком уж далеко мы улетели от «Ермака». Ковалев и Мария тоже затихли в радиоэфире, а стало быть, сейчас они лихорадочно думают, чем мне можно помочь.
«А чем вы поможете? — думал я. — Сейчас только я сам могу что-либо предпринять».
И я не придумал ничего умнее, как начать отступление вглубь леса. Пока медведи не доберутся до кромки озера, я вне поля их зрения. Находился я относительно них с подветренной стороны, судя по падающему наискосок снегу, так что учуять меня они пока не могли. Минуты две-три у меня есть, и я решил не терять времени даром. Сначала ползком, затем на четвереньках, а после и во весь рост я пробирался обратно к оглушенному медведю. Во всяком случае, этой тропой грех было не воспользоваться. Добравшись до оглушенного, но не побежденного противника, я обогнул его огромную тушу и тут же услышал за спиной треск. Мамаша с детенышем уже поняли, в чем дело, и пробирались сквозь чащу, ломая все вокруг и не особо стараясь оставаться незамеченными. Страх вновь подстегнул меня, и я бросился сквозь ближайший кустарник к сплошному ряду огромных вековых сосен. Естественно, никакого конкретного плана у меня не было, я просто повиновался инстинкту. Простому животному инстинкту — укрыться, спрятаться за чем-то большим. В данном случае я увидел в сплошной стене сосен некое подобие клетки и понадеялся, что огромные и неповоротливые медведи не смогут меня там достать.